Д

Д. Е. Громов,

О. С. Ладыженский

ОЖИДАЮЩИЙ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ

Все вы идете к истине

различными путями,

а я стою на перекрестке

и ожидаю вас...

(Будда)

Итак, если свет, который

в тебе - тьма,

то какова же тьма?

(Евангелие от Матфея)

...Не листайте эти страницы в тщетной надежде отыскать

крохи правды о мире - ибо правды здесь нет, и мира этого

нет, а есть лишь боль и память, память и боль.

...Не листайте эти страницы, стремясь отвлечь себя

чужой ложью о том, что было и чего не было - ибо за ложь

эту дорого плачено, дороже, чем за правду, и поздно теперь

порицать, утверждать или сомневаться.

...Не листайте эти страницы от нечего делать, ибо во-

истину страшен тот час, когда человеку нечего делать, и

идти некуда, и обрыв манит лишь тем, что он - обрыв.

...Не читайте написанного, потому что слова - ширма,

темница, оковы, в которых бьется недосказанное; и меня не

слушайте, когда я кричу вам об этом, потому что и я связан

словами, как и все; не слушайте меня, не слушайте, не...

И не верьте мне, когда я говорю вам об этом.

МИФОТВОРЕЦ

Будто в руки взял

Молнию, когда во мраке

Ты зажег свечу.

(Басе)

Идемте, друзья мои;

никогда не бывает слишком

поздно, чтобы искать

новый мир.

(Теннисон, "Улисс")

В Доме было ужасно холодно. Временами мне казалось,

что я неправ, и лучше было бы сказать - зябко и сыро - но

ознобу, сотрясавшему мое тело, все эти словесные кружева

казались глупыми и смешными. И, главное, не меняющими су-

ти.

Изредка я протягивал руки к витому подсвечнику, к его

бронзовым, позеленевшим от времени розеткам, где покорно

истекали черным воском три толстые свечи, и их пламя по-

слушно согревало мои пальцы, подрагивая и колеблясь в вы-

боре собственного цвета - от охры до кармина.

Странный тюльпан, напоминавший залитый свежей кровью

пергамент, склонился ко мне из вазы и попытался прочесть

написанное. Я прикрыл слова ладонью, улыбнулся и пощекотал

любопытный цветок кончиком пера. Он обиженно качнулся на

упругом стебле и сомкнул лепестки. Тюльпан мерз, как и я.

Он был уже очень старый, этот преступно-багровый тюльпан,

ему скоро придется умереть, засыпав сморщенными крылышками

неведомых бабочек мой стол, и я ничего не мог изменить в

реальности срезанной жизни. Реальность - это вообще не моя

стихия...

Я встал и вышел из комнаты. Почти от самого порога

начиналась лестница - сегодня она была узкая и деревян-

ная - и я спустился по ней в нижний зал, слегка касаясь

перил и поглаживая приятную на ощупь матовую полировку.

Внизу горел камин, и отблески огня метались по ору-

жию, развешанному на массивных, потемневших от времени

стенах. Я подошел к креслу с затейливо выгнутыми подло-

котниками и принялся разглядывать секиру, висевшую над

ним. Лезвие было тонким, непривычно-декоративной формы, но

древко охватывали металлические кольца с гравировкой. Вче-

ра вечером здесь висел ковер. Большой такой ковер, в тем-

но-зеленых тонах, и в самом центре орнамента чуть покачи-

валась кривая сабля в золоченых ножнах. Я отчетливо помнил

их - ковер и саблю - потому что никак не мог понять тайну

гармонии прямых углов ковра и дуги клинка, и все стоял,

смотрел...

- Дура, - сказал я секире. Она не ответила.

Раньше я думал, что Дом смеется надо мной. Теперь я

так не думаю. Даже Предстоятели не властны над изменения-

ми Дома, и их иллюзии теряют силу на пороге. На пороге,

который сегодня выглядит так, а завтра - совсем иначе. А

через час вообще никак не выглядит.

В западной стене зала обнаружилось окно. Высокое

стрельчатое окно с леденцовыми витражами в верхней час-

ти... Вдалеке виднелся косогор, и силуэт черного всадника

несся по его кромке на фоне чуть посветлевшего неба. То-

лько контур, слегка размытый движением, контур двухголо-

вого кентавра с крыльями за человеческой спиной - лук,

что ли?.. или плащ... - и я машинально забарабанил паль-

цами по подоконнику, качнув шнур занавеси с кисточкой на

конце.

Всадник резко осадил коня, заплясавшего на рыхлой

крутизне, и их тени на мгновение слились в одну бесфор-

менную массу. До меня донеслось приглушенное ржание и

сдавленный вопль ужаса. Огромное гибкое тело вознеслось

перед ошалевшим кентавром, и оскалившаяся пасть с пушис-

тым подбородком закачалась из стороны в сторону, повину-

ясь причудливому, срывающемуся ритму...

Я выругался, отдернув руку от шнура занавеси, и мои

пальцы намертво впились в подоконник. Небо над холмами

вновь опустело, но конь и человек уже исчезли по ту сто-

рону гряды, став невидимыми для меня, и лишь далекий то-

пот копыт отозвался легким дребезгом оконного стекла...

- Спасибо, Сарт.., - услышал я у себя за спиной ти-

хий голос, в котором играло на серебряном ксилофоне вре-

мя от заката до восхода.

- Не за что, - угрюмо буркнул я и, чуть помедлив,

добавил тоном ниже:

- Рад служить, Предстоящая...

И повернулся навстречу смеху - призраку, тени, наме-

ку на смех.

Там, где еще недавно горел камин, стояла миниатюрная

женщина в бархатной накидке с капюшоном, и добрая дюжина

тройных шандалов напрасно тратила свой свет, пытаясь вы-

светить хоть что-то внутри этой агатовой накидки.

Она шагнула вперед, сбрасывая капюшон и легко касаясь

тонкими пальцами ковра на стене - темно-зеленый ковер и

золото кривых ножен в центре - и все исчезло.

Тайна исчезла. Обычная женщина, мне по плечо, и вьющие-

ся волосы обрамляли овал лица, и это лицо улыбалось мне, а

я, как дурак, улыбался в ответ, хотя в Доме было по-прежнему

холодно, и настроение мое было по-прежнему мерзким.

"Надолго, Лайна?.."- хотел спросить я. И не спросил.

"Что произошло, Предстоящая?.."- хотел спросить я. И

тоже не спросил.

- Это было хорошо придумано,- сказала она, и звездные

камни ее перстней обожгли мне глаза.

"Что именно?"- хотел спросить я. И не спросил. Я

знал - что именно.

- Со шнуром,- сказала-пропела Лайна, опускаясь на

дубовую скамью. - Просто и изящно. Мастерски... Я полагаю,

что гонец Махметкул-арра уже захлебывается в ближайшей та-

верне красным вином и собственным враньем. Еще одна леген-

да, еще один глоток пряного страха, еще один камень в пир-

амиде мифа... Спасибо, Сарт. Прекрасная работа.

Тонкие губы Лайны-Предстоящей еле заметно подрагива-

ли, породистый нос с легкой горбинкой словно принюхивался

к далекому, слабому аромату, и я понимал, что неизвестный

мне гонец Махметкул-арра в эту минуту с восторгом расска-

зывает кому-то о случившемся, привирая добрую четверть,

если не половину, и его слушатели кивают головами, шепча

темное имя Ахайри, Матери-Ночи.

Лайна резко поднялась и направилась к мраморной лест-

нице, покрытой чем-то алым и ворсистым. Она шла по ступень-

кам, чуть подобрав подол длинного платья, и перила рядом с

ней наверняка были гладкими и ледяными. Каменными были пе-

рила. А мои ладони еще помнили дерево, дерево этих же пе-

рил пятиминутной давности...

Шутки шутишь, Дом, Дом-на-Перекрестке? Мы бродим, ме-

чемся, спешим, а ты стоишь и поджидаешь всех нас, и твоя

вечная изменчивость хранит внутри, в самой сердцевине, не-

кий тайный зародыш...

Чем прорастешь, Дом, Дом-на-Перекрестке?!

...Я смотрел вслед Предстоящей, а за моей спиной мол-

чала стена с обоями в цветочек, стена без всяких признаков

окна с витражами, но я знал, что там, снаружи, занимается

рассвет.

Иначе бы Она не ушла.

- До заката, Предстоящая,- прошептал я и вновь почув-

ствовал, что мерзну.

- До заката, Мифотворец...

В Доме было ужасно холодно.

-------------

Я вернулся в свою комнату, мрачно подмигнул проси-

явшему тюльпану и открыл тумбочку у кровати, где у меня

еще оставалось с полбутылки хиразского бальзама. Темно-

топазовый, чуть горчит, тридцать две травы в настое, а

крепость...

Такую крепость не в одиночку штурмовать. Я поду-

мал, вытащил пробку и двинулся на приступ.

...Пятый глоток настроения не улучшил, но ощутимо

добавил тепла в окружающую сырость. Зря все-таки Лайна

назвала меня Мифотворцем. Ведь знает же, что не люблю, и

я знаю, что она знает, и тем не менее...

Шестой глоток. Седьмой. Я попытался расслабиться и

вспомнить, какой покорно-томительной любовницей бывает

хрупкая Лайна, Предстоящая Матери-Ночи Ахайри, но в голову

упрямо лезло совсем другое: пинки, теряющее чувствитель-

ность тело, смех разгоряченной толпы, в которую судорожно

швырял бесполезные слова чужак по имени Сарт... Я только

что выпал из своего, привычного мира, я еще не успел по-

нять, что Тяжелое Слово Магистра Сарта здесь, в этом про-

стом и старом существовании, превратилось в горсть побря-

кушек, раздавленных в крошку сандалиями зевак. Я еще жил

тем, о чем не хочу рассказывать - не здесь, не сейчас -

и не научился пока жить заново. Пинки, смех, стыд - и по-

рог неизвестно откуда взявшегося Дома, шелест убегающих

ног позади, и - глаза, внимательные, оценивающие глаза

Лайны-Предстоящей.

Временами я ненавидел эти глаза. Мне казалось, что в

них сосредоточилась вся тяжесть здешнего практичного бытия,

где тщательно продуманные чудеса отмеряются по чайной ложке

для здоровья тупеющего человечества; и мы - личные Мифотвор-

цы Предстоятелей - укладываем иллюзорные кирпичи легенд,

лжи, сказок, чтобы люди могли жрать, спать, размножаться и

изредка, на сон грядущий, тешить ожиревший разум словами о

том, чего нет и не может быть.

Мой бедный, глупый ночной всадник! Ты же знал, верил,

ты был готов испугаться, ты испугался почти радостно, ты

так и не понял, что это твой сладкий ужас вырос перед твоим

конем!.. А я лишь помог, помог нелепо, случайно, я ощутил

твой страх и помог ему принять форму - и лишь я видел,

что конь, глупое животное, вставал на дыбы, повинуясь власти

поводьев и обиженно выкрикивая свои конские проклятия...

Ничего не видел конь. И поэтому не понимал жгучей боли

в разрываемом рту. Он не знал, что он должен увидеть. Кони

не молятся в храмах Ахайри. А люди молятся. Люди верят. Люди

знают, кто может встретиться им в ночи. Некоторые даже виде-

ли саму Темную Мать, когда она несется по заброшенным доро-

гам, гоня упряжку крылатых вепрей...

Меня всегда интересовало, какому болвану первому пришла

в голову идея свиньи с крыльями?!. И почему они - люди, а не

свиньи, хотя иногда и весьма похожие друг на друга - почему

они не смеются, а боятся?!

Не положено Мифотворцу думать о таких вещах. Традиция

есть традиция. А я думал. И втайне посмеивался. Если не зли-

лся.

В конце концов, я был чужой. Первый чужой в Доме. Спа-

сибо Лайне - учуяла, высмотрела талант...

Первый - и, наверное, последний.

Я пил бальзам и еще не знал, что я уже действительно -

последний.

Только не в этом смысле.

Я сидел, смачивая губы пряной жидкостью, и с каким-то

болезненным удовольствием мурлыкал себе под нос один и тот

же куплет старой, полузабытой песенки, по многу раз повторяя

каждую строку...

- Среди бесчисленных светил

Среди бесчисленных светил

Я вольно выбрал мир наш строгий,

И в этом мире полюбил

Одни веселые дороги...

------------

- ...Иди в мир. Пройдешь через нижний зал, потом по ко-

ридору, третья комната; дверь рядом с кроватью под балдахи-

ном. Кровати может и не быть, но дверь там одна, так что не

ошибешься... И поторапливайся, Дом тебя побери!..

Я еще не окончательно проспался, упрямые остатки хмеля

бродили в налитой свинцом голове, но шершавый голос выдерги-

вал меня из забытья, и я не сразу сообразил, что этот власт-

ный, озабоченный, пренеприятнейший голос принадлежит Лайне.

И совсем не похож на обычный, повседневный (или повсе-

нощный?) хрустальный голосок Лайны-Предстоящей.

- Выйдешь в город и направишься к храму Эрлика, Зеницы

Мрака. У Трайгрина, его Предстоятеля, новая забота. Пророк у

них на площади объявился. Говорит, нет Бога Смерти, и смерти

нет, но есть жизнь вечная... А эти остолопы рты разинули и

слушают! Пойди, разберись...

К голосу Лайны вернулись звонкость и прозрачность, но в

нем изредка, как вертлявые угри в чистой воде, проскальзыва-

ли визгливые нотки базарной торговки. Я улыбнулся в подушку,

не успев понять, что делаю, но успев спрятать улыбку.

- У Предстоятеля Трайгрина свой Мифотворец есть,- про-

бормотал я спросонья. - Я для Зеницы Мрака не работаю. То-

же мне, нашли мальчика на побегушках...

Я знавал Мифотворца при Трайгрине. Вернее, Мифотворицу.

Злобная такая старуха, с дымящейся трубкой в желтых зубах,

горбатенькая, нос до губы свисает... Одного ее вида хватало,

чтобы все вокруг поминали Бога Смерти Эрлика и сплевывали от

сглаза. На мифы она не тянула, нет, хоть и неглупа была баб-

ка, а вот сказок вокруг нее - как блох на собаке...

Хлопнула дверь. Забытая бутылка упала со стола и, стуча

по коврику, откатилась в угол. Я с трудом приподнялся, мор-

щась и глубоко дыша, и увидел пустую комнату.

Моих возражений попросту не расслышали. Не до того, ви-

дно, было.

Я вылез из-под одеяла, кряхтя и ругаясь оделся, спус-

тился по лестнице - на этот раз винтовой и почему-то без пе-

рил - нашел нужную комнату, нужную дверь (балдахин был, а

кровать отсутствовала) и вышел на площадь.

На крупный булыжник площади Хрогди-Йель перед приземис-

тым храмом Эрлика, Зеницы Мрака.

- Куда прешь, козел? - хмуро сообщил мне вислоусый ре-

месленник из задних рядов гудящей толпы. - И без тебя тес-

но...

Я аккуратно наступил ему на ногу и стал проталкиваться

вперед, напрягая туловище и растопырив локти.

Через пять минут проклятий и сопения я выбрался из пот-

ной, горячей массы и остановился, меланхолично разглядывая

ступени храма и жирного пророка на третьей снизу ступеньке.

В то, что он говорил, я не вслушивался. Слов Лайны хва-

тило, чтобы я не сомневался в главном - этот огромный, туч-

ный мужчина с тройным подбородком и складками на багровом

лице говорит не то, что нужно.

Значит, он должен перестать говорить.

Он может послужить первой песчинкой лавины, причиной

возникновения нового мифа. Вразрез с традицией. Во вред

Предстоятелям. И упаси нас Четыре Культа, чтобы его побили

камнями глупые горожане или распяли на щите бритоголовые

стражники. Тогда справиться с пружиной мифотворения будет

гораздо труднее... Нет, все должно быть проще и пристойнее.

Солнце пекло вовсю, голова у меня закружилась, но втай-

не я был даже рад этому. Я стоял, единственный равнодушный

на всей площади, и через минуту глаза пророка - выкаченные

пуговицы с кровавыми прожилками - остановились на мне, и я

постарался не отпустить чужой взгляд.

И не отпустил.

Мне было жарко. Мне было очень жарко. Меня подташнива-

ло. Это я торчал сейчас на возвышении храмовых ступеней,

надсадно крича уже третий час, и солнце яростно поджаривало

мою - МОЮ! - лысую макушку. Кровь гулкими толчками стучала

в висках, просясь наружу, а внизу колыхалось это падкое до

зрелищ месиво, колыхалось, колыхалось...

Для начала неплохо.

Пророк покачнулся, не отрывая мутного взгляда от тощего

пройдохи в первом ряду - то бишь от меня - его повело в сто-

рону, и голос на мгновение прервался.

Низкий, поставленный баритон с хрипотцой курильщика и

сластолюбца.

- Богохульник...- кинул я пробный камень в притихшую

толпу. Кинул небрежно, через плечо, со спокойным безразличи-

ем; и круги пошли за моей спиной, круги обрывочных реплик,

рождающих вопросы, ответы, споры...

Они отвлеклись. Внимание толпы стало зыбким.

...- И дурак,- добавил я, чуть кривя губы. В ответ раз-

дался смех.

Пророк потерял нить проповеди, судорожно огляделся вок-

руг в поисках опоры, поддержки, кадык на его шее заходил

вверх-вниз, колебля жировые отложения; и смех усилился, вы-

водя слушателей из-под обаяния умело-ритмичной речи...

Жарко. Очень жарко. Я протянул руку к корзине стоявшей

рядом торговки и вынул оттуда связку молодого зеленого чес-

нока.

По три рринги за пучок.

Отделив один стебель с белой луковицей на конце - про-

рок, как завороженный, следил за моими ровными, неторопливы-

ми движениями - я сунул чеснок в рот и принялся сосредото-

ченно жевать, пуская липкие слюни и продолжая неотрывно смо-

треть на наливающегося дурной кровью пророка.

Это оказалось последней каплей. Несчастный пророк

вздрогнул, втянул ноздрями воздух, задохнулся, лицо его смо-

рщилось и приобрело синюшный оттенок...

Обмотанная горячим тряпьем дубина полуденного солнца

неслышно опустилась на мокрый затылок. Неслышно и невидимо.

В тот момент, когда моего подопечного хватил удар, я

выбросил вперед руку - не ту, в которой был чеснок, а дру-

гую, пустую - и заорал что есть мочи:

- Эрлик! Вижу! О, Зеница Мрака!.. О-о-о-о...

На последнем "о" я резко шагнул назад и принялся выби-

раться из вопящей толпы. Здесь мне больше нечего было де-

лать. Бог смерти Эрлик покарал болтливого оратора. Покарал

добротно и публично. Половина народу наверняка видела черную

тень владыки небытия с жезлом в деснице, а вторая половина

постарается не отстать от первой.

Можно было бы задержаться ненадолго, но я не люблю лиш-

них эффектов.

Уходя с площади, я чуть не сбил с ног низенького, тол-

стенького человечка в засаленном полукафтане. Глазки толстя-

чка были блаженно прикрыты, пухлые пальцы сцеплены на округ-

лом животике, и возбужденный гул толпы, казалось, обтекал

всю его уютную, домашнюю фигурку.

Ему было хорошо.

...Уже в Доме я неожиданно подумал: "А почему Предстоя-

тель Трайгрин обратился через Лайну ко мне? Почему не к сво-

ей зубастой карге? Дело-то пустяковое..."

Ответа я не знал. Тем более, что счастливый лавочник,

чуть не уснувший посреди бушующей площади Хрогди-Йель, и был

Трайгрин.

Предстоятель Эрлика, Зеницы Мрака.

Один из живущих в Доме, Доме-на-Перекрестке.

------------

Хлеб был теплым. От него шел густой запах детства и

ржаного поля. Я отломил чуть подгоревшую горбушку с трещин-

кой посередине - и резкий негодующий крик заставил меня

обернуться к распахнутому окну.

На подоконнике сидел Роа. Он всегда улетал, когда хо-

тел, и возвращался в самое неподходящее время. Роа терпеть

не мог, когда кто-нибудь ел в его присутствии, воспринимая

это, как личное оскорбление.

Мне он иногда делал послабление.

- Ты же не ешь хлеба,- укоризненно сказал я.- А мясо

у меня кончилось. Так что - извини, приятель...

Роа сунул клюв под крыло и принялся ожесточенно чеса-

ться, игнорируя мои нравоучения. Всякий посторонний зритель

пренебрежительно отнесся бы к птице на подоконнике, похожей

на крупного отощавшего голубя, но мощные кривые когти, вце-

пившиеся в мореное дерево, портили невинность первого впе-

чатления. А когда Роа соизволил перестать чесаться, то на

его кроткой головке обнаружился загнутый клюв более чем со-

лидных размеров.

Роа был алийский беркут. Они все маленькие, отчего,

впрочем, окружающим ничуть не легче. И даже наоборот. Если

вы способны представить себе комок тугой ярости и дурных

манер, весьма неплохо оснащенный для проявления как перво-

го, так и второго - это будет примерно треть того, что

представлял из себя Роа. Или четверть.

Роа - это было все, что осталось у меня от той, забы-

той жизни, которая чем дальше, тем больше расплывалась, то-

нула в тумане нереальности. Просто беркут однажды сидел на

плече у самонадеянного шута тридцати шести лет от роду, ко-

торый всерьез поверил, что он - Магистр Сарт, глава тайного

клана Мастеров, и тому подобное; и поэтому вправе произнес-

ти слова, те Слова, что и в мыслях-то повторять опасно.

Ах, до чего же все оказалось просто! Простой водоворот

Вселенной, впавшей в помешательство, простой кратер прорва-

вшегося вулкана Времени, плавящий боль, крик, изнеможение...

и простой пейзаж с простой дорогой и простыми холмами вдоль

обочины...

Я пошел по этой дороге, еще не задумываясь, где я и

зачем я, а возмущенный Роа по-прежнему сидел на моем плече,

хлопая крыльями и ероша сизые с проседью перья.

К вечеру нас остановила кучка оборванцев, считающих

себя разбойниками. Я вскинул руки к фиолетовому небу и стал

говорить. Еще вчера половины сказанного с лихвой хватило

бы, чтобы стереть с лица земли армию. Но вокруг все было

просто.

До смешного просто.

- Чернокнижник,- презрительно усмехнулся плечистый

главарь, и меня избили. Роа разодрал одному из шайки все

лицо и затем взволнованно кружил над нами, а я мычал под

ударами и не знал, что означает слово "чернокнижник", и ни-

чего не мог поделать, когда они неумело тыкали в беркута

самодельными копьями.

Разбойников спугнул купеческий караван с большей

стражей, чем им хотелось бы. Меня подобрали, обмыли раны

вином и за золотой кулон, оставшийся незамеченным под одеж-

дой, довезли до города.

А потом был базар - наверное, базары одинаковы во всех

мирах - нелепая гордость, ссора, позор и Дом, Дом-на-Пере-

крестке.

И упрямый Роа, неизменно возвращавшийся на мое плечо.

А я к тому времени успел выяснить, что "чернокнижник" - это

немножко шарлатан, немножко бездельник и немножко фокусник,

с легким, почти незаметным налетом мистики.

В общем, это - я.

При Предстоятелях подобному сословию нечего было даже

надеяться на уважение. Это были люди без будущего.

Здешний мир - очень простой мир. Живущие в нем люди

этого не знали, но инстинктивно догадывались. Тут все было

естественно - от бурчания в желудке до похода в храм.

И чтобы догадки людей не переросли в уверенность, тре-

бовались Мифотворцы. Они были нужны. И я вскоре тоже стал

нужен. Кроме того, у меня обнаружился талант.

- Хороший день, Сарт,- звякнули колокольчики у меня за

спиной, и Роа встрепенулся, переступив с ноги на ногу и го-

ртанно вскрикнув - но не улетая. Он плохо переносил присут-

ствие Лайны.

Я понял, что день, хороший или какой он там был - за-

кончился. И сейчас вечер. Об этом говорило появление Лайны-

Предстоящей.

- Тихо, Роа, тихо... Все в порядке.

- Он не любит меня.

Это прозвучало, как утверждение.

- Роа никого не любит,- ответил я, поворачиваясь и

сдерживая сердцебиение при виде золотисто-коричневого пень-

юара и его прелестного содержимого. (Ирония не помогла, и я

говорил медленно и нарочито спокойно.) - Алийцы горды и са-

молюбивы. Это свойственно всем малорослым...

Я хотел добавить "бойцам", но сдержался. Я в общем-то

тоже невысок. А из меня боец, как...

- Роа никого не любит,- повторил я, и, словно в под-

тверждение, вновь прозвучал хриплый крик моего беркута.

- Кроме тебя?

- Кроме меня.

Лайна прошлась по комнате. Просторное, воздушно-легкое

одеяние искрилось при каждом шаге, движении, жесте; сумерки

незаметно вошли в комнату и обволокли силуэт Предстоящей, и

даже Роа притих и нахохлился, поглядывая то на Лайну, то на

меня.

Я купался в сиреневой прохладе вечера, обещавшего по-

кой и ласку тихой, умиротворенной ночи с призрачными блес-

тками южных звезд; сознание растворялось в шорохе невидимо-

го моря, в лепете беззаботных волн, и хотелось броситься

вперед, упасть, окунуться с головой, подняв над собой раду-

гу брызг до самого заката...

Но, как заноза, как цепь на поясе, как недремлющая зу-

бная боль - солнце площади Хрогди-Йель, и я, мы оба, я и

солнце, убившие ненужного человека во имя древнего мифа, и

где-то далеко, на задворках, на окраине мозга - крик Роа.

Предостерегающий крик молчащего беркута.

Поэтому я постарался воздержаться от комментариев. А

без комментариев наша беседа выглядела примерно так:

- Трайгрин доволен тобой, Сарт.

- Я знаю.

- Вот как? Откуда?..

- Я видел Трайгрина на площади. Он был так переполнен

своим довольством, что я стал опасаться за его печень.

- Это не самая удачная твоя шутка, Сарт. О Предстояте-

лях не стоит говорить в подобном тоне, и тем более - о

Предстоятеле Зеницы Мрака Трайгрине.

- Хорошо, моя заботливая Лайна. Я не буду больше гово-

рить о нем. Я бы предпочел даже не вспоминать о нем и о се-

годняшнем дне. Сегодня я в первый и последний раз работал

Мифотворцем во имя алтарей Эрлика. Потому что понял главное.

- Что именно?

- Во имя мифов Эрлика, как, наверное, и во имя Инара-

Громовержца, надо убивать. Без смерти эти легенды пресны,

как лепешка для бедных в самой дешевой дыре Джухорского ба-

зара. Но я не хочу привыкать к острым приправам. Мне отныне

безразлична печень всех Предстоятелей, вместе взятых, кроме,

разумеется, твоей очаровательной печенки - но моя собствен-

ная предпочитает лепешки для бедных.

- Ты храбр. И горд. Как твой беркут. Безрассудно храбр

и безоговорочно горд. И так же глуп. Обиделся? Не ври, я же

вижу, что обиделся... Причем не сейчас, а раньше, когда я

попросила уважительно говорить о Трайгрине, который не столь

невинен, как выглядит.

- Послушай, Лайна, если ты...

- Не перебивай. Ты храбр, горд и глуп - но горд и храбр

всегда, а глуп лишь изредка. Поэтому я говорю с тобой, как

ни одна Предстоящая не говорила со своим Мифотворцем. Более

того, сейчас я скажу тебе то, что знают всего четверо живу-

щих в Доме: Трайгрин, Предстоятель Эрлика; Махиша, Предстоя-

тель Инара-Громовержца; Варна - Предстоящая от цветочных

храмов Сиаллы-Лучницы; и я, Лайна, Предстоящая Матери-Ночи

Ахайри. А пятый - ты, Сарт, чужак, последний из Мифотворцев,

потому что... потому.

И тогда я понял, что она уже сказала все, что хотела

сказать. Теперь я должен был заставить ее сказать остальное.

То, о чем она не хотела говорить.

------------

Сначала умерла старуха. Старуха, работавшая на Трайгри-

на. Она выкурила свою последнюю трубку, и культ Эрлика, Зе-

ницы Мрака, стал задыхаться, лишившись притока новых легенд

и, соответственно, новой веры. Его Предстоятель, Трайгрин,

давно не ел, и именно этим объяснялся экстаз, виденный мною

на площади Хрогди-Йель.

Следующим ослеп Мифотворец, работавший на Махишу, Пред-

стоятеля Инара-Громовержца. Я видел этого гиганта в деле,

когда он в припадке священного безумия врезался в строй лат-

ников - сверкание начищенных доспехов, молния кривого меча

над рогатым шлемом, безукоризненно подобранные кони, несущие

звенящую колесницу, и Ужас над его плечом, взвизгивающий при

каждом ударе... Несколько однообразный, но неизменно эффек-

тивный стиль. Мой Роа терпеть не мог гребенчатого орла по

кличке Ужас, обученного визжать на нестерпимо высокой ноте,

и всегда порывался ввязаться с ним в драку, так что мне при-

ходилось силой удерживать алийского недомерка от опрометчи-

вых поступков.

Мифотворец Махиши - кажется, его звали Эйнар или что-то

в этом роде, связанное с Громовым Инаром - получил булавой

по навершию шлема. Ну, не повезло человеку в очередной бит-

ве!.. Все когда-нибудь случается в первый раз, как любила

говаривать Лайна - и она оказалась права. Кони вынесли ог-

лушенного Эйнара, и Махише удалось привести его в чувство,

но глаза воина-безумца теперь видели только черную вспышку

случайного удара, и в Мифотворцы он уже не годился.

Третьей была девушка от цветочных храмов Сиаллы-Лучни-

цы. Вернее, она была первой, потому что заразилась проказой,

а это не сразу проявляется. Я ни разу в жизни не встречался

с ней, но культ Сиаллы Страстной, как правило, процветал, а

Лайна с некоторых пор закатывала мне сцены, если я подходил

к святилищам любви ближе, чем на три полета стрелы. Так что

я мог себе представить красоту и неутомимость Мифотворицы

хотя бы по тому, что даже Варна - Предстоящая Сиаллы - была

прекраснейшей из виденных мною женщин, хотя как раз ей-то

особой красоты, в общем, и не требовалось.

...Что-то в этой эпидемии было не то. Не те болезни,

не то время, и вообще... Я поежился и передернул лопатками,

ощутив призрачный холодок стального лезвия. Или стального

взгляда. Чьего?.. Ответа не было. Да я и не ждал ответа.

- Чего ты хочешь от меня, Лайна? - тихо спросил я. -

Я не смогу один работать на вас всех. А на Махишу и Трайг-

рина я вдобавок и не хочу работать.

- Варне плохо, Сарт... Очень плохо. Культы Эрлика и

Инара устойчивы, веры в душах людей и без новых мифов хва-

тит на первое время, а вот с Сиаллой-Лучницей дело обстоит

гораздо хуже. Ее храмы уже сейчас начинают превращаться в

бордели. И Варна-Предстоящая страдает не просто от голода.

Это выглядит так, словно новорожденного младенца накормили

бараньей похлебкой с бобами и перечным порошком.

Я молчал. Я слушал. Иногда раньше я задавал себе воп-

рос - что происходит с Предстоятелями, когда угасает вера в

их бога? Куда ушли Стоявшие перед остывшими алтарями?.. И

почему их алтари остыли? А золы становилось все больше...

- Ты поедешь в Фольнарк, в местный храм Сиаллы. Мне

больно отдавать тебя, Сарт, даже на время, но больше некому

подготовить для Варны нового Мифотворца. Причем не одного,

а сразу двоих... впрочем, подробности тебе сообщат на мес-

те. Мы пока продержимся, только - прошу тебя, гордый и дер-

зкий чужак - поторопись!..

Я подошел к ней вплотную и постарался не отпустить

этот влажный, ночной, измученный взгляд.

И не отпустил.

- Это ты придумала - я имею в виду поездку и обуче-

ние?..

- Да.

- А остальные Предстоятели согласились? Чтобы именно я

ехал, учил и прочее?..

- Да.

- Все? Не лги мне, Лайна...

- Не все. Ты же знаешь характер Махиши... Он считает,

что тебя надо убить и переждать смутное время на голодном

пайке.

- За что же он так ненавидит меня?

- Это не ненависть, Сарт. Это страх. Деятельный, аг-

рессивный страх... Он считает, что ты неспроста выбрал в

Доме именно ту комнату, в которой живешь. И неспроста до

сих пор жив...

Я оглядел свою комнату, словно видел ее в первый раз.

Девять шагов вдоль, семь - поперек. Окон нет. Стол с инкру-

стациями горных пород дерева. Кровать. Три табурета. Тумбоч-

ка, стенной шкаф и престарелый тюльпан в вазе...

И последние слова Лайны. Махиша боится... похожий на

буйвола Махиша, Предстоятель яростного Инара - Владыки Мол-

ний...

- Это безумие,- недоуменно прошептал я. - Комната, как

комната. Ничего особенного...

- Она не меняется, Сарт. Все в Доме-на-Перекрестке ме-

няется, а она - нет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Я еще раз оглядел комнату.

- Слушай, Лайна... А действительно - почему она не ме-

няется?

- Не знаю,- испуганно ответила Лайна, Предстоящая Ма-

тери-Ночи Ахайри.

------------

...Когда она ушла - а это произошло отнюдь нескоро - я

всю оставшуюся ночь бродил по комнате, как пораженный лунной

горячкой, и все ждал, ждал...

И ничего не дождался. Потом я обнаружил у ножки стола

небольшое ручное зеркальце в медной оправе, дико обрадовал-

ся - вот оно, изменение! - схватил зеркальце и понял, что

его обронила Лайна. Из гладкого овала на меня глянул я, но

какой-то не такой я, не соответствующий моему раздерганному

состоянию. Мне даже показалось, что тот, который улыбался в

зеркале, знает нечто скрытое, о чем мне лишь предстоит уз-

нать; и поэтому он втайне сочувствует мне, морща длинный

кривой нос и поджимая твердые губы...

А потом я проснулся. Вещи уже были собраны; я сунул в

поклажу ночное зеркальце и направился вниз. Цепкие кривые

когти сжали мое левое плечо, и клюв Роа чувствительно прище-

мил мне ухо. Беркут недовольно кряхтел, вертелся и спустя

минуту так заорал на ждущую внизу лошадь, что мне стоило бо-

льшого труда успокоить бедное животное.

На переметной суме моей лошади была криво прилеплена

записка. Всего три слова.

"Тебе нужна охрана?"

Контур Дома за спиной зыбко качнулся, намекая на то,

что с ответом медлить не стоит.

Я достал перо, раскрыл дорожную чернильницу и кое-как

примостил обрывок на колене. "Нет",- написал я, подумал, за-

черкнул написанное и неожиданно для самого себя вывел слова,

о которых не подозревал еще секунду назад:

"Нужна. Слепой Эйнар, бывший Мифотворец Махиши."

Порыв ветра вырвал из моей руки клочок пергамента, за-

вертел и понес прочь. Роа попытался было ухватить его клю-

вом, промахнулся, и я успокаивающе огладил его взъерошенные

перья.

Мы уезжали в Фольнарк.

------------

СКАЗКА, УБИТАЯ НА РАССВЕТЕ

"...Мне снилось - мы умерли оба..."

(Н. Гумилев)

- Стой. Как ты оказался здесь, чужак?

Я послушно остановился и принялся рассматривать служи-

телей храма в Фольнарке, преградивших мне путь. Выражение их

лиц поражало единообразием и шло по нарастающей: хмурое,

очень хмурое, совсем хмурое и настолько хмурое, что послед-

ний мог быть только предводителем. Вот ему-то я и предъявил

свои верительные грамоты.

Пока он придирчиво копался в бумагах - все, как одна,

поддельные, но тех, кого надо, наверняка уведомили, а оста-

льным и такие сойдут - я изучал предхрамовый сад и даже пре-

успел в этом, впав в тихую, меланхоличную расслабленность.

Все вокруг - включая портал здания - выглядело старым,

заброшенным и оттого донельзя милым. Налет запустения был

подобен патине на древней чеканке, разросшиеся вокруг пышные

кусты лоренны благоухали розовыми соцветиями; чуть поодаль,

у крохотного пруда, стояла мраморная статуя богини в окруже-

нии прелестных изваяний, сочетавших в себе фривольность и

смирение - я оценил изысканность поз, невольно покачав голо-

вой, и на дне каменных глаз Сиаллы полыхнули лукавые огоньки.

Предусморительность Лайны оказалась выше всяких пох-

вал - провинциальный храм как нельзя лучше подходил для под-

готовки будущих Мифотворцев. А телосложение богатырей-служи-

телей даже несколько озадачило меня, но я тут же сообразил,

что после Празднеств Богини остаются дети - вернее, получа-

ются дети - и самых крепких мальчиков наверняка воспитывают

при храме.

- Меня зовут Ратан,- глава караула вернул мне бумаги и

пожал руку, после чего я понял, что в детстве Ратан был

очень крепким мальчиком. - Я предупрежден о... твоем приез-

де. Следуй за мной.

По-моему, вначале он хотел сказать "о Вашем приезде",

но почему-то передумал. И правильно передумал. Не люблю я

этого.

Меня проводили в отведенную комнату, где я оставил ве-

щи, а после мы с Ратаном прошли в левое крыло храма, в кото-

ром располагался маленький полутемный зал. Миловидные жрицы

в прозрачных одеяниях расступились перед нами, одарив меня

многозначительными улыбками, а я глядел на всю эту шуршащую

дозволенность, вспоминал характер Лайны, уныло вздыхал и

понимал, что от более близкого знакомства с местными обита-

тельницами, к сожалению, придется воздержаться. Слово "воз-

держание" только усилило расстройство чувств, и я принялся

смотреть в пол.

И оттого не сразу приметил худенького подростка, носа-

того, костлявого и белобрысого - он сидел на помосте и на-

страивал пятиструнный лей, а перед ним, в ожидании прерван-

ного движения, застыла обнаженная девушка; и я вздрогнул,

сообразив, что это - они...

Ратан хотел было окликнуть их - будущих Мифотворцев -

но я жестом остановил его и тихо встал за колонной, приста-

льно вглядываясь в людей на помосте. В последнее время мне

все чаще удавалось проникать в сущность собеседника, обхо-

дясь без слов... Я ведь еще не знал тогда, что передо

мной - Грольн Льняной Голос, мой неизменный и бескорыстный

спутник, с которым мне придется пройти насквозь не одну ве-

чность; я не знал этого, да и он еще не знал сам, кто он

такой - он просто хотел стать кем-то... он еще только на-

страивал свой лей.

Но даже в тот, первый раз, я сразу почувствовал, что

нам легче будет без слов, потому что между нами было нечто,

что стоит возле слов, и никогда не теряется бесследно, и не

обманывает нас...

------------

ВОЗЛЕСЛОВИЕ

ГРОЛЬН ЛЬНЯНОЙ ГОЛОС

...Я доверился своим пальцам, и они сами перебирали

струны, находя новые, единственно верные созвучия, и мелодия

поплыла в бесконечность... окружающий сумрак словно отсту-

пал, теснимый напором звуков, и языки пламени послушно раз-

горались, вспыхивая и извиваясь в такт мелодии, а я все не

мог оторвать взгляда от Клейрис...

Она парила на зыбкой грани света и тьмы, она была не-

отъемлемой частью той музыки, которая помимо моей воли раз-

ливалась сейчас по храму, и не было больше пыльных дорог,

промозглых дождей и хохота пьяной толпы, а было лишь то, что

рождалось сейчас, и только сейчас.

Сейчас - и нечто большее, чем просто звучащий лей, та-

нец Клейрис и блики огня на стенах. Между нами рождалась ле-

генда, волшебная сказка, миф - и я, я творил его!.. Вернее,

мы с Клейрис.

Она плыла по залу, купаясь в волнах звуков и отсветах

пламени, ее тело вспыхивало, подобно огню, или невидимой те-

нью скользило во мраке; она вся была пронизана сиянием и му-

зыкой, и ее обнаженное тело звало, притягивало, заворажива-

ло - это была не та стыдная нагота, которая одновременно со-

блазняет и отталкивает; нет, здесь танцевала нагая богиня,

сама Великая Сиалла, и я уже видел осыпающиеся на нее утрен-

ние цветы в рассветной росе, видел лук, стрелы которого да-

руют величайшее наслаждение и величайшую муку на этом све-

те...

...Все мальчишки хотят быть воинами или охотниками - я,

Грольн, бродячий музыкант шестнадцати лет от роду, хотел

быть музыкантом и стал им! Спасибо отцу - лучшему лееру Пяти

Городов, убитому матросами в портовой таверне, когда он от-

казался играть для Косматого Тэрча, в честь его визгливой

бабы...

Отец вышвырнул меня в полуоткрытую дверь, следом выле-

тел его старенький лей, и я бежал, спотыкаясь и плача, падая

и прижимая к груди последнее, что у меня оставалось...

...Стрела пронзила мое сердце, я чуть не вскрикнул от

сладостной боли - и очнулся.

Музыка смолкла. Мои пальцы безжизненно лежали на стру-

нах лея, Клейрис застыла в круге света с воздетыми к небу

руками - и мрак в углу зашевелился, рождая невысокого муж-

чину с внимательным взглядом, пронзительным и насмешливым,

как у птицы на его плече.

Он шагнул в освещенный круг и замер напротив меня.

Я понял, кто это. Жрица предупреждала нас. Вчера.

- Вы видели? - задыхаясь, спросил я. И закашлялся.

Он кивнул.

- И лук? И цветы?..

- Да. Хотя мне-то как раз и не следовало бы всего этого

видеть. И знаешь, Грольн - тебя ведь зовут Грольн? - это и

радует, и пугает меня одновременно.

- Спасибо, Учитель...

- Учитель? - он попробовал это слово на вкус и еле за-

метно скривился. - Нет, не стоит. Зови меня просто - Сарт.

- Да, Учитель,- ответил я.

И он рассмеялся.

------------

На следующий день прибыл слепой Эйнар, бывший Мифотво-

рец Махиши. Я смотрел, как он бредет по саду - неестественно

прямой, огромный, с всклокоченными русыми волосами, в бесфо-

рменной рубахе, пояс которой свисал чуть ниже живота...

Он шел сам, без поводыря, и Ужас сидел на его руке,

вцепившись когтями в кожаный браслет. Роа немедленно попыта-

лся затеять драку, и мне стоило большого труда отозвать

разъяренную птицу; а Эйнар только тихо свистнул, и его гре-

бенчатый увалень заковылял в сторону и скрылся между деревь-

ями.

Ратан - он был здесь кем-то вроде старшего служителя и

в комплекции почти не уступал Эйнару - одобрительно оглядел

новоприбывшего, промычал что-то вроде "С приездом, парень" и

с силой сжал руку слепца своими каменными пальцами, крепость

которых я уже успел испытать накануне. Кисть моя, кстати,

болела до сих пор.

Это рукопожатие, казалось, длилось целую вечность: я

видел, как понемногу сминается ладонь Эйнара в мертвой хват-

ке служителя, как белеют костяшки пальцев Ратана - но слепой

продолжал вежливо улыбаться, глядя незрячими глазами поверх

головы служителя куда-то в небо, и в конце концов Ратан от-

пустил его руку.

- Мужчина! - Ратан одобрительно хлопнул слепого по пле-

чу. - Жаль, что калека... Идем, провожу...

Он взял у Эйнара огромный тюк, в котором что-то позвя-

кивало, чуть не выронил ношу и как-то странно покосился на

слепца.

Поведение Ратана неприятно задело меня, и я поспешил

уйти.

Эйнар занял комнату рядом с моей. Аккуратно пристроив в

углу свою неподъемную поклажу, он первым делом ощупал все

стены в новом жилище и затем отправился бродить по всему

храму, а его орел с дурацкой кличкой дремал в холодке, игно-

рируя все попытки алийца нарваться на ссору.

Этот царь птиц, как позже выяснилось, основную часть

жизни только и делал, что спал и ел. Такое поведение не мог-

ло не вызвать изумления у непоседливого Роа, и он после всех

бесплодных воплей наконец угомонился.

Вечером Эйнар появился в трапезной. Я хотел подвести

его к столу, но он отстранил меня, нащупал столешницу и сел

сам.

Ужинали мы вчетвером - Грольн, Клейрис, Эйнар и я. Сам

ужин проходил в молчании. Внимание Клейрис было поглощено

изысканностью трапезы, которую нам подавали - девушка еще не

успела привыкнуть к перемене в своем положении; Гро пожирал

глазами девушку и даже не замечал, что именно кладет себе в

рот; Эйнар уставился мертвым взглядом прямо перед собой, и

прислуга только успевала пододвигать ему полные блюда и за-

бирать пустые; а я делил свое внимание поровну между ужином

и этой любопытной троицей.

Когда подали десертные вина, Эйнар, по-видимому, глубо-

ко задумался, и я с ужасом увидел, как медленно расплющива-

ется в его кулаке тяжелый кованый кубок. Самым страшным было

то, что Эйнар не прилагал к этому никаких усилий - он просто

держал кубок, думая о чем-то, ведомом ему одному, и металл

сминался под его пальцами, как сырая глина. Даже Грольн на

какое-то время оторвался от созерцания вожделенной Клейрис и

завороженно следил за метаморфозами кубка.

Потом Эйнар вернулся с небес на землю, уронил на зали-

тую вином скатерть комок серебра - все, что осталось от куб-

ка - и, очень сконфуженный, долго извинялся за свою неуклю-

жесть, часто-часто моргая...

...Возвращаясь в покои, я осторожно коснулся плеча Эй-

нара.

- Послушай, Эйн,- тихо сказал я,- а ведь ты мог просто

раздавить руку Ратана...

- Раздавить? - непонимающе обернулся Эйнар, и его сле-

пой взгляд заставил меня потупиться. - Зачем? Ведь ему было

бы больно!.. Я не люблю делать людям больно...

Я не хотел задавать второй вопрос, но он вырвался сам

собой:

- Тогда зачем ты приехал в Фольнарк?

- Ты же просил охрану,- пожал плечами незрячий Эйнар,

бывший Мифотворец Предстоятеля Махиши. - Вот я и приехал...

------------

...Я учил Гро и Клейрис тонкостям своего - теперь уже

нашего - ремесла, и они были понятливыми и благодарными

учениками. Мы собирались в том самом зальчике, где я впервые

увидел их, изгоняли оттуда всех младших жриц, возмущенных

таким пренебрежением к их головокружительным достоинствам;

затем рассаживались, кто где хотел,- и я рассказывал им ска-

зки. То, чего так не хватало в этом простом и пресном мире.

Вот и все тонкости. Или почти все.

Часть из этих сказок я знал раньше, часть придумывал

тут же, по ходу дела, и слепой Эйнар все чаще спускался в

зал и молчал, а я все ждал - когда он заговорит... И Эйнар

заговорил! - сперва косноязычно, робко, но потом все более

уверенно; они, все трое, то и дело перебивали меня, и русло

рождавшегося мифа разбегалось множеством притоков, а там Гро

брал лей, Клейрис вставала на цыпочки, а Эйнар глухо бухал

кулаком в стену, создавая ритм, основу, и я говорил, гово-

рил, и это были лучшие минуты во всех моих жизнях...

Я видел, что уже не только Гро зачарованно глядит на

Клейрис, но и девушка все чаще с интересом поглядывает на

юного музыканта. Наверное, так и должно быть. У Варны-Пред-

стоящей будут отличные Мифотворцы - мне стоило лишь подбро-

сить им мысль, зацепку - а дальше они все делали сами. И да-

же я начинал иногда видеть то, чего нет на самом деле; то,

что несла музыка Грольна, что рождал танец Клейрис, что

вздымалось из глубин древних обрядов, и лучезарно-лукавая

Сиалла-Лучница, как живая, вставала передо мной...

Пока все шло хорошо. Слишком хорошо. И я понимал, что

должен...- а вот что именно я должен, я как раз и не понимал

до конца.

А потом я нашел вход в нижние ярусы храма, на нижних

ярусах я нашел библиотеку, а в библиотеке я нашел библиоте-

каря.

Вернее, сперва услышал голос.

- Здравствуйте, молодой человек,- сказал голос. - Вы

что-то ищете?..

Сначала я не понял, что обращаются ко мне. Я вздрогнул,

огляделся и увидел стремянку, раскрытую у дальних стеллажей.

На верху ее сидел толстый человечек, а на полу рядом с ле-

сенкой стоял столик с большой растрепанной книгой в черном

переплете.

В одной руке у библиотекаря был целый ворох рукописей,

а другой он пытался одновременно держаться за перекладину, и

при этом не выпускать пузатый бокальчик дутого стекла. Я

принюхался и мгновенно понял причину столь бережного отноше-

ния к бокалу. Этот запах нельзя было спутать ни с каким дру-

гим.

- Здравствуйте,- ответил я, подходя к стремянке. - Вы

знаете, я тоже очень люблю хиразский бальзам. И неоднократно

слышал, что в компании он гораздо полезней для желудка.

Библиотекарь наконец догадался сунуть рукописи подмыш-

ку, ухватился за перекладину, высвободив руку с бокалом,

пригубил напиток и посмотрел на меня с задумчивой меланхоли-

ей.

- Вы - лакомка,- сообщил он вполголоса. Потом снова

пригубил бальзам, еще немного подумал и добавил: - Я тоже

лакомка. Бутылка под столом, бокал - там же. Много не нали-

вайте.

Меня несколько удивило наличие второго бокала, словно

специально приготовленного, но я не стал искушать судьбу ли-

шними размышлениями. Я послушался совета, покатал на языке

божественный напиток и принялся изучать моего гостеприимного

хозяина. Да, он мог позволить себе обращение "молодой чело-

век", глядя на меня с высоты не только лестницы. Мои трид-

цать семь здесь иначе не смотрелись.

Лет шестьдесят - шестьдесят пять, самый расцвет бодрой,

деятельной старости при спокойном образе жизни и хорошем пи-

тании. Чем-то он напоминал Трайгрина, Предстоятеля Эрлика -

такой же сытенький, благостный, а взгляд настойчивый и с ос-

трым прищуром...

Как игла в вате.

Дольше молчать было неудобно.

- Вы, как я вижу, чернокнижник? - улыбнулся я, хлопнув

рукой по черному переплету фолианта.

Мои слова вызвали мгновенную и бурную реакцию. Библио-

текарь живо слетел с лесенки, отобрал у меня книгу и успоко-

ился только тогда, когда засунул ее в непроходимые дебри

стеллажей.

- А вы случайно не из храмовых ищеек? - поинтересовался

он, хмуря светлые брови. - Или просто сперва говорите, а по-

том думаете? Во времена Большого Пожара, когда искоренялся

Пятый Культ, такого заявления хватало, чтобы невинного чело-

века тут же посадили на кол. Это сейчас, говорят, послабле-

ние вышло - плетей дадут и отпустят...

Я чуть не подавился бальзамом.

- Пятый Культ? - невинно переспросил я, кашляя и утирая

слезы. - А нельзя ли поподробнее? Я, знаете ли, приезжий...

Он даже и не подозревал, насколько я - приезжий...

Библиотекарь мне попался знающий и разговорчивый. Похо-

же, он измаялся в поисках слушателя и теперь отводил наболе-

вшую душу. Вся дальнейшая беседа выглядела одним сплошным

монологом с паузами для моих наивных вопросов, а также изум-

ленных или восторженных возгласов (с мысленными вставками).

В сжатом виде все выглядело следующим образом:

В глубокой древности различных культов, культиков и со-

всем уж крохотных, домашних божков была тьма-тьмущая. И, со-

гласно принятому мнению, поначалу они каким-то образом ужи-

вались между собой, деля сферы влияния.

(Я-то понимал, что уживались не культы и не боги, а их

Предстоятели, которые успешно питались верой, отведенной на

долю соответствующих богов, и довольствовались малым. Спосо-

бность потреблять веру, насколько я знал, передавалась от

Предстоятеля к его преемнику, но как это происходило, я не

знал, и также не представлял себе дальнейшей судьбы старого

Предстоятеля, ушедшего, так сказать, на покой.)

Но постепенно одни культы начали возвышаться над други-

ми, поглощая более мелкие (так Эрлик, Зеница Мрака, раство-

рил в себе Шиблу-Исторгателя Душ, Кербета-из-Круга и прочих;

Инар-Громовержец поглотил Огненного Тэрча, Хэрмеша-Громови-

ка, Аввейского Бича...; остальные преуспели в этом деле

ничуть не меньше).

Со временем в государственной религии наметилось пять

наиболее мощных культов. (Пять! Пять, а не четыре!..) Они

практически не пересекались в делах веры, и делить им было

нечего или почти нечего. Эрлик, Зеница Мрака и Сиалла-Лучни-

ца, Мать-Ночь Ахайри и Инар-Громовержец... смерть и любовь,

ужас хаоса и пламя власти...

Пятым был Хаалан-Сокровенный, Отец Тайного знания. Или

Искушенный Халл, как его иногда называли последователи.

(Тайна - основа любой веры, а культ Хаалана претендовал

на единоличное владение ею. Более того, насколько я понял из

туманных намеков собеседника, на своих закрытых бдениях чер-

нокнижники - последователи Сокровенного - провозгласили его

Единственным и ушли в мир проповедовать новый путь.

Да, неглупый Предстоятель был у Искушенного Халла...

Попытаться создать целую армию Мифотворцев, обученных кое-

каким трюкам и берущих количеством - идея превосходная! Он

только не учел одного - поскольку считал этот вариант невоз-

можным - и жестоко ошибся! Впервые четыре культа, четыре

Предстоятеля объединились против одного - и победили.

Надо будет прощупать Лайну насчет этой баталии...)

Храмы Хаалана были разрушены в связи с решением властей

и слухами об извращенных обрядах и оргиях; чернокнижники

оказались вне закона, и было запрещено даже упоминать в при-

сутственных местах имя Отца Тайного знания. Но говорят, что

где-то в тайных капищах, скрытно, как и положено адептам Ха-

алана-Сокровенного, еще существует Пятый Культ; и его после-

дователи не теряют надежды на то, что их гонимый и униженный

бог в конце концов займет подобающее ему место - и тогда...

Мы допили бутылку, и я пообещал раскрасневшемуся библи-

отекарю захаживать почаще. И я был благодарен ему не только

за бальзам.

Теперь я знал то, что хотел. Еще не все, но достаточно,

чтобы эпидемия, обрушившаяся на Мифотворцев получила имя:

Хаалан-Сокровенный, в будущем - Единственный.

Вернее - его Предстоятель.

------------

...Неясный шум разбудил меня. Я сел на постели, сунул

ноги в мягкие туфли и долго вслушивался. Глухая тишина влас-

тно царила в храме. Ни звука. Померещилось, наверное... Да,

но отчего я проснулся?

В следующий момент совсем рядом послышались шаги. Они

медленно, но верно приближались, шлепая в гулких переходах

всей тяжестью явно немалого веса... Рука моя безошибочно на-

шарила холодную рукоятку кинжала в изголовьи - покинув Дом,

я старался всегда иметь при себе оружие, хотя и понимал всю

его тщету - но сейчас я с удовлетворением отметил, что пока

я шел к двери, ни одна половица не скрипнула.

Шаги приблизились вплотную и замерли. Потом до меня до-

несся тихий шорох - словно некто осторожно гладил рукой по

стене и дереву - дереву той запертой двери, за которой стоял

я, стоял и ждал. Я предполагал, откуда мог явиться незваный

гость... Ну что ж, у меня найдется к нему много вопросов;

вопросов, на которые я хотел бы получить ответы. Давайте,

почтеннейший, прошу вас, во имя Искушенного Халла; ну что же

вы медлите?..

И тут произошло то, чего я никак не ожидал - в дверь

робко постучали.

От удивления я на некоторое время потерял дар речи.

Стук повторился, и за дверью послышался неуверенный бас Эй-

нара:

- Сарт, ты спишь? Открой, это я...

У меня вырвался вздох облегчения. Я поспешил откинуть

засов и зажечь свечу.

Эйнар молча стоял в проеме и глядел в стену поверх ме-

ня. Через его согнутую руку было переброшено тело какого-то

человека в темной накидке. Эйнар постоял, потом рука его ра-

зогнулась, и ужасная ноша соскользнула на пол с шорохом, по-

добным звуку падения кучи тряпья.

Я подошел ближе и присел на корточки у трупа. В выпу-

ченных глазах пришельца заплывали смертью недоумение и за-

поздалый страх. У человека была сломана шея.

- Он пришел за тобой,- просто сказал Эйнар, по-прежнему

не двигаясь. - Ему не повезло. Он перепутал двери.

Узкий нож в пальцах слепого выглядел игрушкой. Эйнар

еще немного повертел тусклую полоску, затем легко переломил

лезвие у самой гарды и бросил обломки на тело, тщательно вы-

терев ладони о подол рубахи.

По комнате поплыл незнакомый резкий запах. Так пахнет

гниющая листва.

- Пусть утром уберут. Хорошо, Сарт? И осторожно - по-

моему, здесь пахнет ядом.

Эйнар нащупал косяк двери, неуклюже повернулся и пошел

по коридору, держась, как обычно, неестественно прямо.

Только позже до меня дошло - ему очень хотелось вытя-

нуть руки перед собой. Но он так и не сделал этого.

На рассвете я разбудил слепого, и мы вместе закопали

тело на заднем дворе. Нас никто не видел, и я надеялся, что

ночной визит некоторое время останется тайной.

Мне нужно было это время.

И почти неделю в Фольнарке ничего не происходило.

------------

Прошлой ночью у меня в комнате появилась Лайна. Вначале

я было обрадовался - мне в последнее время вдруг стало очень

не хватать моей Повелительницы Ночи - но тут же понял, что

Лайна-Предстоящая (да, соскучилась... да, конечно, но -

потом...) пришла не за тем.

Это огорчило меня больше, чем я предполагал. Видимо,

воздух храма в Фольнарке обладал некими размягчающими свой-

ствами...

Варна-Предстоящая задыхалась без веры. От меня ждали

работы. От меня, и только от меня. На Грольна и Клейрис я

еще не мог до конца положиться - у них там что-то начало

складываться, и Гро прямо весь светился от счастья, так что

толку от них обоих сейчас не было почти никакого. Ладно, дам

влюбленным пару дней позаниматься собой, а там посмотрим.

Время пока есть, но немного...

Немного. Через три дня в храме (и во всех храмах Сиал-

лы, вплоть до столичного) должно было состояться Весеннее

Празднество. Так сказать, День посева... Раньше на такие

праздники стекались толпы народа и вели себя достаточно при-

лично, но теперь у меня были все основания подозревать, что

даже в других, более благополучных храмах, Празднество Сиал-

лы на этот раз может превратиться в безумную оргию - не без

некоторой помощи служителей Хаалана-Сокровенного, будь они

трижды неладны!

А вот здесь, в Фольнарке, дела были совсем плохи. Окре-

стные селения обнищали, людям - в заботах о хлебе насущном -

было не до любовных песнопений, да и сил на саму любовь не

всегда хватало; кроме того, неподалеку расквартировали сотню

панцирной пехоты, и заранее стало известно, что служака-сот-

ник ни за что не отпустит своих солдат в храм Сиаллы, хотя

обычно военачальники смотрели на подобные дела сквозь паль-

цы.

Этот факт, как и многие другие, утвердил меня в уверен-

ности, что чья-то невидимая рука умело выстраивает случай-

ные, казалось бы, события в единую цепь...

Ну что ж, отдых закончился. Пора было браться за рабо-

ту.

Мою работу.

------------

Я смотрел на себя в зеркало, а из его металлической

глади на меня пялился в меру нахальный и не в меру франтова-

тый столичный капрал. Мундир пришелся впору - нигде не да-

вило, не резало под мышками, поножи сверкали кокетливым гля-

нцем; и верительные грамоты из штаба на сей раз были подлин-

ными. Для меня так и остались загадкой место и способ добы-

вания столь весомых бумаг. Молодец, Лайна, постаралась...

Я отошел от зеркала, взял сумочку с тремя гранеными

флаконами, переданными мне Варной-Предстоящей после убедите-

льных просьб - и долго запоминал их внешний вид. Не дай бог

перепутать... женщины мне этого не простят!

Роа уселся на мое плечо, оступился на эполете и громко

выразил крайнее неудовольствие по поводу моего переодевания.

Я потрепал его по шее и решил не прогонять. Для избалованно-

го штабиста ловчий беркут-любимец был вполне уместен. Тем

более редкая, никем не виданная порода... Что еще? Ах, да -

меч. Положено по форме, но путается в ногах. И конь. Всене-

пременно - конь, хотя тут и пешком-то идти не больше часа, и

то если не слишком спешить...

------------

- Господин сотник? Честь имею...

Сотник принял меня сдержанно, но вежливо. С одной сто-

роны, я был младше его по чину, но, с другой - проверяющий

из столицы, чей-то фаворит и возможный кляузник.

Короткопалые лапы сотника неуклюже комкали ворох моих

замечательных бумаг, и у меня сложилось впечатление, что наш

бравый офицер - человек не шибко грамотный, что было, в об-

щем-то, и неудивительно; во дворе два солдата вываживали мою

загнанную лошадь, с которой капала пена (я прогнал ее вокруг

небольшого леска раза три на галопе, для пущей убедительнос-

ти), и вообще пока все было в порядке.

Со вздохом вернув мне документы, сотник повел меня ос-

матривать казармы. Ну что ж, здесь как раз я и не ожидал ра-

знообразия. То же, что и везде - деревянные, наспех сколо-

ченные бараки, нары с соломенными матрасами, козлы для ору-

жия... Впрочем, вокруг было на удивление чисто, и я уже с

большим уважением поглядел на своего провожатого.

На плацу несколько солдат лениво тыкали длинными пиками

в соломенное чучело (похоже, солома здесь была основным рас-

ходным материалом). Остальные, рассевшись на траве у забора,

жевали смолу и вяло наблюдали за происходящим.

При нашем появлении солдаты поспешно вскочили, выстрои-

лись по росту и замерли, поедая глазами начальство. Сотник

представил меня, Роа с эполета презрительно обкашлял весь

строй, и занятия возобновились. Надо заметить, теперь все

выглядело куда четче и слаженней - и я еще раз мысленно воз-

дал хвалу моему неразговорчивому сотнику.

То ли он почувствовал смену настроения, то ли просто

сегодня был удачный день, только сотник пригласил меня от-

обедать с ним в офицерском собрании, и я не стал отказы-

ваться. Обед оказался весьма недурен, но вот вино подава-

лось мерзкое - дешевое и крепкое, с каким-то тухловатым при-

вкусом. Я промолчал и лишь едва заметно скривился - что по-

зволило вежливо поднимать кубок и тут же отставлять его в

сторону. Вообще-то все шло как нельзя лучше, поскольку вкус

зелья из моей сумки (первый флакон, пузатенький, с граненой

пробкой - моя личная инспекция подаваемых блюд плюс олух-ус-

лужающий) полностью тонул в дрянном букете местного пойла.

На обеде присутствовали четверо капралов, и их тоже не

обнесли ни вином, ни зельем. Я сдержанно улыбался и радовал-

ся, что сумел воздержаться от пития - хотя радоваться должна

была скорее Лайна... Варна уверяла, что срок действия снадо-

бья - не более двух недель, но я все равно не имел ни малей-

шего желания проверять на себе его действие.

За обедом потеплевший сотник разговорился и поведал

мне, что завтра он с тремя капралами собирается в столицу по

вызову (Знаю я этот вызов! Бравым воякам явно не терпелось

принять участие в Празднестве Сиаллы и пощупать молоденьких

жриц столичных храмов!..), а один из капралов останется при

казармах для поддержания порядка.

Этого обделенного судьбой капрала звали Зархи, и он по-

нуро сидел в дальнем конце стола, кушая за троих и выпивая

за гораздо большее количество народа. Видимо, таким образом

он пытался скрасить себе вынужденное воздержание.

Некоторое время я внимательно изучал несчастного Зархи,

а тот игнорировал штабного хлыща и кидал злобные взгляды на

сияющего в предвкушении любовных утех сотника. Характер кап-

рала был не из сложных.

Нарушить приказ он побоится. А от ярости и небогатой

фантазии устроит солдатам такую жизнь, что те волками взво-

ют.

Что ж, такой вариант меня вполне устраивал.

Сотник любезно предложил проводить меня до столицы и

лично дать самый лестный отзыв о проведенной инспекции - с

отзывом он явно что-то перепутал, это я должен был писать

инспекционный рапорт, а не он - но я не стал заострять вни-

мания на его промахе и отказался от предложения, сославшись

на усталость моего коня и помянув с кислой миной столичную

суету.

Похоже, сотник весьма обрадовался моему отказу, поско-

льку истинная цель его отлучки была не самой благовидной, а

он был не настолько туп, чтобы самому нарываться на непри-

ятности.

Он и не подозревал, что уже нарвался. С того самого мо-

мента, когда запретил солдатам присутствовать на весеннем

празднестве в Фольнарке.

Так что сотник любезно предоставил мне свою комнату на

время его отсутствия, а я поспешил не менее любезно поблаго-

дарить его, в свой черед заверив в благожелательнейшем (ишь,

слово-то какое придумал!) рапорте о вверенной ему сотне, по-

сле чего не стану более злоупотреблять его гостеприимством.

Мы расстались вечером самым дружеским образом, считая

друг друга полными, но симпатичными болванами.

На рассвете один болван уехал в столицу, а второй за-

нялся делом.

------------

После непродолжительной беседы с капралом Зархи я оста-

вил его в погребке сотника досматривать сладкий утренний сон

(флакон второй, нефритовый, пробка резная, три-четыре кап-

ли - и сутки ровного похрапывания) и отправился в казармы.

Все выглядело более, чем естественно - с утра пораньше

оскорбленный капрал забрался в погребок старшего по званию и

изнасиловал лучший бочонок из особых запасов, после чего по-

чил в винной луже. Кстати, изрядно попотев, я извлек на свет

божий бочонок того самого вина, которое уже ничем нельзя бы-

ло испортить. В него был опорожнен третий флакончик - самый

маленький, металлический, рекомендуется стареющим греховод-

никам и новобрачным, но не слишком часто.

Завидев меня с беркутом на плече - высокомерный Роа вы-

глядел еще похлеще уехавшего сотника - солдаты бросили иг-

рать в кости и принялись ускоренно (с поправкой на жару)

строиться. Я досадливо махнул им рукой.

- Вольно, ребята...

Панцирники застыли в недостроенном виде, обалдело воз-

зрившись не меня.

- Я сказал "вольно", а не "окаменеть и разинуть рот",-

пояснил я, усаживаясь на ближайшие нары. - И кости можете не

прятать. Роа, ррай...

Мой алиец соскочил на устланный соломой пол, выковырял

из-под лежака кубики, клюнул их, отчего оба выпали "шестер-

ками", и вылетел в дверь - гулять.

- Ну, кто со мной кон раскидает?

Плюгавый солдатик с жиденькими рыжими кучеряшками и са-

льной ухмылочкой поспешил поднять кости и преподнести их

мне на ладони, как на подносе. Играть он явно не собирался.

- Чтоб тебе, мерину драному, плешь вспучило! - рявкнул

я в его наглую рожу - и добавил еще кое-что из столичного

армейского лексикона, про его неразборчивую мамашу и похме-

льного Инара. Слава богу (какому?), натаскался, из Дома бе-

гая...

Наступила восхищенная тишина. Потом из задних рядов

протолкался ражий лохматый детина в расстегнутом мундире.

- Ну, я играю! - заявил он таким тоном, словно собирал-

ся немедленно дать мне по морде.

- Ну так играй, а не мельтеши, как вошь под рубахой! -

я хлопнул рукой по нарам рядом с собой.

Детина гнусаво хихикнул и кинул на кон две медных моне-

ты. Я поддержал компанию. Выиграв, мой партнер довольно оск-

лабился, сгреб деньги - и дальше игра покатила в полный

рост, как любили выражаться солдаты.

Я пару раз проиграл - для затравки, потом пару раз вы-

играл - для престижа, а там игра завертелась сама собой. Ме-

нялись партнеры, росли ставки, деньги гуляли из рук в руки,

солдаты прочно уверились, что я - свой парень, и обращались

просто по имени; мы хлопали друг друга по спинам, хохотали

над грубыми мужскими шутками, и пора было переходить к сле-

дующей стадии моего плана.

- А не выпить ли нам, братва? - осведомился я как бы

между делом.

Хохот смолк, выдвинутая мною идея была всесторонне об-

суждена и с сожалением отставлена в сторону.

- Выпьешь тут, как же! - физиономия детины вытянулась

и стала кислой-кислой. - В заначке пусто, а зараза Зархи,

кобель жареный, злобствует, что в столицу не взяли! Слова

лишнего не скажи - так поднесет, что неделю похмеляться

будешь...

- Сообщаю, парни,- я таинственно понизил голос до ше-

пота,- противник надрался и потерял бдительность, самое ма-

лое, на сутки, а ключи от сотникова погребка - у меня в ка-

рмане. Слазим за бочонком?

- Ну да,- недоверчиво протянул один из солдат,- Зархи,

чтоб напиться, как раз бочонок и нужен. И то неизвестно,

хватит ли...

- Кто мне не верит,- я рубанул ладонью по краю нар,-

пошли смотреть! Пригодитесь - бочонок тащить. Гулять - так

гулять!

Слово "гулять" возымело магическое действие. Вызвались

двое - мой первый партнер по игре, несколько обогатившийся

за мой счет и теперь согласный на все; и плюгавый подлиза,

выискивавший скрытый подвох.

Подвох, конечно, был, но вряд ли солдатик мог догадыва-

ться о его истинной сути.

Разумеется, мои слова подтвердились - Зархи сочно храпел, и

от него за лигу разило дешевым вином; солдаты радостно отво-

локли капрала на его койку, пару раз уронив по дороге - а

бочонок с вожделенным содержимым только и ждал, чтобы его

перенесли в казарму.

Верзила тут же отогнал всех интересующихся и взвалил

драгоценный груз себе на плечи, и, пока мы шли, плюгавый все

крутился под ногами, пытаясь поддержать, потрогать, рассмот-

реть или хотя бы поинтересоваться - не нужна ли какая по-

мощь?..

Наше появление было встречено восторженным воплем.

Присутствие известного труса и перестраховщика - плюгавого -

убедило казарму в полной безопасности происходящего, и весе-

лье стало казарменным в прямом смысле этого слова.

Мне не удалось отвертеться, и пришлось выпить два или

три кубка. Ну что ж, это еще не самый худший вариант...

В самый разгар я бросил новую порцию дрожжей в уже го-

товое сусло:

- Парни, а вы что тут - совсем без баб?

- Да не то чтобы совсем... Иногда вот в самоволку по

деревням рванешь, ну а там уж - как повезет...

- Ладно тебе, не трави душу! В той деревне всех те-

лок - три старухи да корова!..

- И мужья с кольями лезут... А пришибешь кого - началь-

ству доносят! На сутки с полной выкладкой ставят, в панци-

ре - на солнцепек!..

Я сочувственно поцокал языком и разлил остатки вина.

- Ну, а на Празднество Сиаллы слабо сбегать?

- Да мы бы хоть сейчас... только сотник...

- А что - сотник? Он - в столице, а мы - здесь. Откуда

ему знать?

- А Зархи? Язык до пупа, болтанет сгоряча...

- Ваш Зархи до утра во сне копытом бить будет. А если

что и заподозрит - так скажете, что напился и в горячке не-

весть что увидел!..

- Верно, братва! Пошли!..

- Стремно как-то... Неровен час - проснется капрал...

- Да хрен с ним, с капралом!..

- Плевать мы на него хотели!

- Собирайся, парни, время не ждет...

Обо мне уже успели забыть, и я под шумок протолкался к

выходу и выскользнул из вопящей и гогочущей казармы.

Дело было сделано. А зелье в вине не даст их порыву ос-

тынуть - это я ощущал на собственной шкуре, торопя коня и

ерзая в седле...

------------

ВОЗЛЕСЛОВИЕ

ГРОЛЬН ЛЬНЯНОЙ ГОЛОС

Сарт явился перед самым началом Празднества. Он был яв-

но чем-то доволен, и мне передалась частица его радостного

возбуждения.

- Ну, дети мои, дерзайте!.. И смотрите, не подведите -

сегодня к нам явится много, очень много гостей, и все они

будут весьма возбуждены...- он слегка усмехнулся и потрепал

меня по плечу. И подмигнул Клейрис.

- Да, Учитель,- ответили мы с Клейрис одновременно. И

рассмеялись.

Зал был битком набит народом. Большую часть, к нашему

удивлению, составляли изрядно подвыпившие солдаты. Ну и гос-

ти!.. Мне даже вдруг стало страшно - и за себя, и за Клей-

рис, и за весь праздник... и за Учителя.

Я обернулся - Сарт кивнул мне из-за колонны в дальнем

углу, лукаво собрав морщинки возле хитрых глаз, но я заме-

тил, что руки Учителя дрожат. И страх ушел. Я сделаю это. Я

и мой лей. Мы сделаем все, что возможно. И еще чуть-чуть.

Как странно - в эту минуту я почти не думал о Клей-

рис... простить себе не могу...

Свечи ярко вспыхнули, с потолка посыпались благоухающие

лепестки лоренны, главная жрица запела гимн во славу Сиаллы-

Несущей Счастье,- и праздник начался.

Я плохо помнил, что было дальше. Я видел красные, пот-

ные лица солдат, их безумные, алчущие глаза, устремленные на

танцующих жриц Сиаллы; из общего гомона прорывались отдель-

ные, пахнущие перегаром реплики... И тогда я ступил на ковер

из цветов и вновь доверился своим пальцам, и музыка, звучав-

шая во мне, перетекла в дрожащие от предчувствия струны лея,

и дальше, дальше...

Я видел, как звериный блеск в глазах солдат постепенно

сменяется огнем искреннего восхищения, и руки, привыкшие к

мечу и копью, тянутся к обнаженным жрицам уже не с грубой

похотью, а с мольбой о снисхождении; как хмельные морды ста-

новятся человеческими лицами, и нестройные, осипшие голоса

присоединяются к голосу главной жрицы, вознося хвалу...

И когда в центре освещенного круга возникла Клейрис -

на мгновенье все, даже я, застыли в потрясенной немоте! Спу-

стя секунду я вновь заиграл, и так я играл в первый и после-

дний раз в своей раздерганной, промозглой жизни!.. Тело Кле-

йрис покорно окунулось в поток звуков и поплыло в их струях;

оно словно менялось вместе с музыкой - и девушка то выгиба-

лась сладострастной кошкой, то гордым лебедем плыла по цве-

точной воде, то застывала безмолвным изваяньем, то превраща-

лась в неистовое, сжигающее пламя - и из пламени рождалась

Богиня, сама Сиалла-Лучница, рассыпающая цветы и угрожающая

стрелами своего чудесного лука; а когда она, наконец, выст-

релила - сотни сияющих лучей пронзили сердца сидящих в зале,

и стон восторга отразился от древних стен, а жрицы и вместе

с ними девушки окрестных деревень, решившиеся развязать свой

пояс в честь Богини - все они скользнули в ждущие объятия, и

больше не было пьяной солдатни и голых тел, а было великое

таинство единения и потаенное, известное только двоим...

А я все играл и не видел крови на сбитых пальцах... иг-

рал и не видел, играл и...

------------

...Ночь. Мать-Ночь Ахайри стоит за окном, подрагивая

светляками звезд, отголоски Празднества бродят во мне терп-

ким, клокочущим хмелем, и горячее тело Лайны-Предстоящей ря-

дом...

- Ты молодец, Сарт...

Я лежу в смятых простынях, вольно закинув руки за голо-

ву. Я молчу. Я и сам знаю, что я - молодец.

- Ты хорошо поработал, Сарт...

Я молчу. Я не просто хорошо - я прекрасно поработал.

Праздник удался как нельзя лучше, у Варны-Предстоящей есть

два отличных Мифотворца... Я не хочу думать, что теперь

их - нас! - ждет изменчивый Дом-на-Перекрестке; не хочу

думать о том, что будет завтра; не хочу думать о слепом Эй-

наре, о теле, зарытом на заднем дворе, о своих догадках - о

многом, об очень многом я совершенно не хочу думать...

Я хочу думать о любви, лежащей в основе большинства ми-

фов, о Грольне и Клейрис, о пальцах, касающихся струн, и о

ногах, переступающих по усыпанному цветами полу; о Сиалле-

Лучнице и ее сияющих стрелах...

- Скажи мне, Сарт, что ты создал сегодня?

Ночь. Темная Мать улыбается и дышит в окно прохладой.

- Я создал миф, Лайна... Я создал целый венок легенд:

легенду о солдатах, которых Сиалла свела с ума и привела в

свой храм вопреки воле их командиров; легенду о пьяной сол-

датне, протрезвевшей и преобразившейся перед таинством Боги-

ни, и взамен получившей иное, неземное опьянение... Легенду

о появлении в Фольнарке самой Сиаллы-Страстной в сопровожде-

нии небесных музыкантов... и, наконец, легенду о тех коман-

дирах, которые запретили своим воинам идти на праздник и бы-

ли наказаны за святотатство - в столице уже наверняка суда-

чат о четырех офицерах, утративших мужскую силу в самый

разгар празднества... Достаточно?

- Достаточно! - смеется в темноте Лайна, и мне кажется,

что звездный хрусталь ночи тихонько позванивает в бархатной

бесконечности...

- Ты знаешь, Лайна,- задумчиво шепчу я, и темнота зати-

хает, вслушиваясь,- пожалуй, и мне хотелось бы уважить Сиал-

лу-Страстную и заняться тем, чем и положено заниматься в эту

ночь.

- Тогда, о хитроумный Сарт, мне придется к тебе присое-

диниться - не заниматься же тебе этим в одиночестве? - и

ночь снова заливается смехом, но на этот раз таким пьянящим

и зовущим...

...Через некоторое время, расслабленно раскинувшись на

постели, я услышал, как Лайна прошептала:

- Воистину, благословение Сиаллы снизошло на тебя! Ра-

ньше я не замечала за тобой такого усердия...

- Понятное дело,- бормочу я сквозь сон,- еще как снизо-

шло... ведь я пил это вино вместе со всеми...

------------

ВОЗЛЕСЛОВИЕ

ЭЙНАР БИЧ БОЖИЙ

...Он проснулся от какого-то смутного предчувствия.

Одна из жриц Сиаллы добровольно вызвалась ублажать убо-

гого - и, похоже, не прогадала, покинув его ложе только пе-

ред рассветом в полном изнеможении; но, тем не менее, спал

он чутко и мгновенно сел на кровати, еще не понимая причины

внезапного пробуждения.

Темнота окружала его. Он все никак не мог привыкнуть к

ней, она давила, морочила; в ней ворочались чужие, неуютные

шорохи, запахи...

Плохая темнота... лживая, как вечность...

Он встал, расплескав окружающий мрак, и подошел к две-

ри. Открыл ее, постоял на пороге, вслушиваясь в неизвестное,

тяжело поворачивая всклокоченную голову - и присел на корто-

чки, обернувшись к проему спиной и нашаривая в углу тюк со

своей звенящей поклажей.

- Тихо! - прошипел у него над ухом знакомый голос, и

умелые пальцы захлестули горло слепого шелковым шнурком.-

Молчи, калека!..

Коридор ожил тихими, вкрадчивыми шагами множества лю-

дей; вот они ближе, вот они совсем рядом, у двери в соседнюю

комнату, и уже слышен тихий скрип железа, вставляемого в за-

мок...

Эйнар медленно прижал подбородок к груди и выпрямился.

- Это ты, Ратан? - спокойно спросил отставной Мифотво-

рец, не выпуская свой тюк. - Можешь не отвечать... Тебя хва-

тка выдает. Ну что ж, держи крепче...

Тело слепого словно стало распухать, заполняя собой всю

широкую рубаху, ворот затрещал от напора шейных мышц, и сво-

бодно свисавший пояс натянулся, плотно обхватив раздавшуюся

талию.

Сзади послышались сдавленные проклятия, пальцы Ратана

тщетно пытались удержать концы удавки, колено уперлось в за-

твердевшую спину Эйнара - и сокрушительный удар обрушился на

многострадальную голову слепца, опрокидывая его в безмол-

вие...

Он не слышал нетерпеливых возгласов в коридоре. Два

удара слились для него в один - первый, ввергнувший его в

бессмысленную незрячесть, и второй, сегодняшний, вычеркиваю-

щий все время, что прошло между ними, и возвративший Эйнара

Безумного в горнило той битвы, откуда его с трудом вынесли

взмыленные кони...

Стены вздрогнули от хриплого рева, огромный тюк взлетел

в воздух и рухнул на потрясенного Ратана с его лопнувшим

шнурком - и в распахнутое окно ворвался визжащий Ужас вместе

со сгустком ярости по имени Роа...

------------

...Когда я выскочил в коридор, судорожно натягивая оде-

жду, все было кончено. Эйнар бродил между исковерканными те-

лами людей в темно-лиловых накидках, а возбужденные птицы

хлопали крыльями, и клювы их были измазаны свежей кровью.

Эйнар повернулся и долго смотрел на меня, словно не по-

нимая, кого видит перед собой...

...Видит...

ВИДИТ!!!

- ...Расскажи сказку, Сарт,- наконец прошептал он.-

Расскажи сказку о вечном мальчике, которого выучили уби-

вать... а вот как жить - не выучили... Да и зачем - жить?..

Расскажи сказку, Сарт, ведь ты умеешь... или выколи мне гла-

за...

На полу возле комнаты Эйнара лежал раздавленный Ратан -

я узнал его не сразу, и то лишь по связке ключей на поясе -

а поверх него валялся рваный тюк с торчащими из прорех плас-

тинами доспехов.

Я помнил эти доспехи. Я видел их на человеке, стоявшем

напротив меня. На Мифотворце Эйнаре Безумном, по прозвищу

Бич Божий.

Я только не знал раньше, что человек, носивший эти ла-

ты, способен плакать.

- Расскажи мне сказку, Сарт,- повторил Эйнар, глядя ми-

мо меня, и я услышал шаги у себя за спиной. - Сказку о дру-

гом мальчике, которого злые люди состарили за один миг...

Только конец пусть будет другой... счастливый... пожалуйста,

Сарт, пусть - счастливый...

Я обернулся. По коридору, спотыкаясь, шел Грольн, неся

на руках обмякшее тело Клейрис. Он подошел к нам, положил

девушку на пол и принялся бессмысленно укрывать ее какими-то

остатками одежды.

Потом Грольн поднял голову и посмотрел на нас сухими

блестящими глазами.

- Ты знаешь, Сарт,- хрипло сказал Грольн Льняной Го-

лос,- я сегодня умер. Научи меня, как жить дальше вот та-

ким... мертвым...

Я опустился на колени возле Клейрис и откинул ткань с

ее груди. К сердцу вчерашней богини была приколота записка.

Приколота тонким-тонким стилетом, больше похожим на шило.

Крови почти не было.

Я вырвал лезвие и выпрямился, глядя на обрывок перга-

мента.

"Ты - неглупый человек, Сарт, и мне было приятно побе-

седовать с тобой. Полагаю, что мы еще встретимся. Извини за

неудачного посланца, но другого у меня не было. Сам знаешь -

Мифотворцы нынче в цене, мало осталось...

Искренне твой Таргил,

Предстоятель Хаалана-Сокровенного."

- Я шел к ней,- прошептал Грольн,- но он успел рань-

ше... и запер дверь... там, внизу, где книги хранятся... ма-

ленький такой, старый уже... толстый...

- Библиотекарь?!! - одними губами выдохнул я.

- Кто? - слабо удивился Грольн. - Я третий год при хра-

ме... Здесь нет никакого библиотекаря. И никогда не было...

------------

...Мы уезжали. Зрячий Эйнар, в глазах которого запек-

лась вчерашняя кровь, страшный в своем бессловесном горе Гро

и я. Я понимал, что Грольн Льняной Голос доиграл ту мелодию,

которую творил для Нее, первой и единственной; и я боялся

новой музыки, что рождалась в нем сейчас. Да и Эйнар был уже

не тот. И я.

Что-то выгорело в нас. В нас и во всем этом проклятом

мире. Потому что мы были частью мира. Не самой лучшей - но

частью. И пепел хрустел на зубах.

Нас ждал Дом. Дом-на-Перекрестке.

В Фольнарке нас никто не провожал. Ни местные, ни Пред-

стоятели. Ни один из них не приехал. Даже Лайна.

------------